Что общего между «Чайкой» Чехова и фильмом «Я шагаю по Москве» Данелии?
– Ничего – скажет любой читатель и зритель. И – будет прав.
Вопрос номер два:
Кто из людей, прочитавших «Чайку» Чехова, не задавался вопросом – почему автор дал такое определение жанра своей пьесы – «Комедия в четырех действиях»? – Ведь ничего – собственно смешного – в пьесе не происходит. Так какая же это комедия? На протяжении всего действия люди умно и философично беседуют обо всём на свете, и даже – очень часто – о том, что принято называть «смыслом бытия». Более того – всё кончается тем, что главный герой сводит счёты с собственной жизнью выстрелом из револьвера. Быть может, это такой тонкий чеховский юмор, который до сих пор не оценен по-достоинству? Может, герой как-то смешно застрелился? – но у Чехова на этот счёт никаких указаний. А финальный текст нам говорит явно о противоположном авторском отношении – ибо трагедия главного героя лишена какой-бы-то-ни-было аффектации. Оставшись один, Треплев рвет свои рукописи. В соседней комнате, где играют в лото, слышен звук, похожий на выстрел. Дорн, сказав, что это, скорее всего, лопнула склянка с эфиром в его аптечке, выходит из комнаты, а вернувшись, просит Тригорина увести куда-нибудь Ирину Николаевну: «Дело в том, что Константин Гаврилович застрелился…»
Вопрос номер три:
Кто знает, что такой солнечный (и одновременно дождливо-велосипедный), полный радости жизни фильм, как
«Я шагаю по Москве» – вышел из такой песни:
Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске.
Что такое — сквер направо
И налево тоже сквер.
Здесь когда–то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.
Кто он, я не знаю — кто,
А скорей всего никто,
У подъезда, на скамейке
Человек сидит в пальто.
Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой, —
В доме летняя еда,
А на улице — среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.
Голова моя пуста,
Как пустынные места,
Я куда–то улетаю
Словно дерево с листа.
1963
Песня эта принадлежит автору сценария фильма «Я шагаю по Москве» Геннадию Шпаликову, и написана в тот же год – что и сценарий одноименного фильма, но чуть пораньше. Видеосюжет об этом фильме (который, почему-то, уже удален с ю-тьюба) говорит нам о чём угодно – о ногах прохожих, о голове Маяковского – но только не об этом. Легкомысленный бардовский мотивчик вполне удачно скрывает в ней довольно мрачноватое содержание. Что делать, «Картина вечного обаяния» вне конкурса...
Почему же там улетает не лист с дерева, а дерево с листа? Почему автор вообще куда-то улетает? Не будем также забывать, что и сценарий, и песня, и фильм – появились в нашей стране в момент наивысшего взлёта «творческой мысли» шестидесятников. Ведь это не только поэты и писатели – это и инженеры, и учёные, и строители. Это и «физики и лирики».
***
Трудно предположить, чтоб Чехов сначала писал комедию, но потом, когда вдруг вышла трагедия, просто забыл поменять титульный лист. Однако, в общем, ничего другого почти и не остаётся. А отсылки к «Finita la comedia», «Паяцам» и Печорину (то есть – к пониманию слова «комедия» в смысле «представление»), как-то слишком уж заумны, и ровным счётом ничего не объясняют. Налицо определение жанра таким, какой он и значится – комедия – это сознательное авторское определение. Либо – авторская оплошность (забывчивость).
В случае же со Шпаликовым и Данелией – наблюдение ровно обратное.
Оставшееся в тени, ироничное – и довольно мрачное – стихотворение-песня Шпаликова – контрастирует с прекрасной, дождливо-лучистой, очаровательной вечерней исторей, которая осталась навсегда впечатанной в летопись советского кинематографа в качестве одного из самых удачных выражений оптимизма и солнечной энергии шестидесятников. Иногда даже утверждается, что этот фильм вызвал к жизни «новый жанр – лирическую комедию».
И вот – нам, как зрителям, уже становится не столь важно, встретятся ли вновь эти персонажи такого мимолётного московского знакомства… а может, даже лучше, что не встретятся. Ведь это так романтично!
В «атмосфере строительства нового человека» этого фильма – была бы совершенно неуместной, к примеру, бдительность Корчагина по типу «на страже Родины». Она начисто разрушила бы «ауру» этого фильма. Не будем забывать о том, что Островский создал свой роман «Как закалялась сталь» – именно о строительстве страны. Не о Гражданской войне, не об Октябрьской Революции, а О СТРОИТЕЛЬСТВЕ НОВОГО ЧЕЛОВЕКА – человека модального типа личности, универсального, способного воспламенять и вести за собой большие толпы людей.
Очень странно, что многие воспринимают нынешнего Никиту Михалкова – как «изменившегося» с тех пор человека. Вот, например, комментарии под опубликованным на Ю-Тюбе фильмом «Я шагаю по Москве».
И вот – совершенно недавний ролик – соло Никиты Михалкова.
Простой просмотр показывает, что Никита Сергеевич ничуть не изменился с тех пор, с 1963-го года, когда вышел фильм Данелии «Я шагаю по Москве». Он – примерно таким же и остался.
Отсутствие же бдительности, поставленное в один ряд со строительством, в фильме «Я шагаю по Москве» – рождает некоторую, действительно лирическую, расслабленность. Пусть, мол, «бдят» те, кто призван к этому – они пусть зорко стоят на посту и следят за рубежами границ нашей страны – где-то там, не в этой жизни. А расслабуха ЭТОЙ жизни – вполне естественно – пусть рождает потребительство, которое, с течением времени и привыканием, будет не удовлетворять потребности, а применяться просто, как самоцель. Как «ещё один вид искусства», эстетство на досуге (звуки и запахи), способ уйти от слишком не соответствующей собственным представлениям «правды жизни», потребность уйти, потребность в потреблении, наркотик, и т.д. Кто-то занят выживанием, а кто-то имеет склонности и роскошь к эстетизму. Вынужденно констатируем ту же самую реальность, что и 100 лет назад – уже неизвестно по какому кругу. Это – не та «музыка, способная высекать огонь», да он и не нужен уже. Теперь – запахи важнее.
И опять – тот же самый вопрос. Кто-то теперь, по прошествии некоторого времени, будет смеяться над чеховской «Чайкой»? Ведь это комедия, так где же смех? У кого-то этот смех ведь должен возникнуть! Возникает сочувствие, соучастие, иногда даже ирония – НО ГДЕ ЖЕ СМЕХ?
(только «смех Акунина» – не нужно предлагать…)
Думаю, что – никому, из читающих подобные произведения, не придёт в голову посмеяться по просмотру или прочтению «Чайки».
По крайней мере, в России.
Так почему-же Чехов назвал свою «Чайку» Комедией?
***
Можно рискнуть предположить ещё и вот что:
И здесь, и там – идёт соотношение с диалектикой платоновских «отражений» сущностей в мире образов. То есть, если говорить вкратце:
то, что мы имеем возможность наблюдать в этом мире – есть лишь тени сущностей,
в этом мире не явленных.
Именно поэтому, вся наша жизнь – с точки зрения Богов на Олимпе – является ни чем иным, как «очень смешной комедией». Злая (или досадная) ирония вполне может быть и причиной – и следствием – недавно прошедшего «мимолётного виденья». Белая полоса жизни обязательно сменит чёрную.
Ну – и так далее.
У Лермонтова есть такое стихотворение, предваренное эпиграфом из Гейне:
Sie liebten sich beide, doch keiner
Wollt'es dem andern gestehn.
Heine
Wollt'es dem andern gestehn.
Heine
Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокой и стастью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.
Они расстались в безмолвном и гордом страданье
И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье...
Но в мире новом друг друга они не узнали.
Сущность – и явленный образ сущности – порой, соотносятся друг с другом совершенно причудливым способом.
Иногда примерно так же, как эти лермонтовские «влюблённые».
Но это – лишь предположение, которое вполне может, действительно, конкурировать с объяснением простой чеховской забывчивостью, всё-же, вполне разумного ответа на вопрос «почему "Чайка" Чехова есть комедия» – не даёт.
Что – чему – явилось порождением в шпаликовском случае – сейчас, наверное, доподлинно и не установить.
Покончивший в 1974-м году с жизнью в возрасте 37-ми лет Геннадий Шпаликов, вероятно, унёс ответ на этот вопрос с собой, в миры иные.
p.s.________________
У автора статьи нет других предположений. Ни по поводу Чехова, ни по поводу Шпаликова.
Быть может, они есть у тех, кто осилил статью до конца?